Форум
ПЕТР БУТУРЛИН
***
Хоть в Ялте крокусы еще не зацвели,
В горах фиалками леса благоухали
И в горы далеко с тобою мы пошли.
Последний снег белел над Учан-Су вдали;
Залив у наших ног синей был синей стали;
Дул свежий ветер, - волновал леса
И взбил тебе так мило волоса!
Нам было хорошо, и мы не говорили:
Да и к чему слова!., о, крепко мы любили!
Ты помнишь ли тот день? Таких лазурных дней
Не видит север наш холодный и ненастный.
Весна прелестна там под мягкой синевой,
Как очи русых дев, сребристо-голубой;
Но старца дочь она и плод любви бесстрастной.
Ее, почти без солнца и без нег,
Не теплый дождь родит, а талый снег.
А наше счастие? оно ль не роза юга?
Не там, не там, - а здесь мы поняли друг друга.
СЕРГЕЙ ШЕРВИНСКИЙ
***
В общем Ялта вся похожа чем-то
На романсы Блейхмана. И все ж
Ялта - самый настоящий жемчуг,
Вставленный в купеческую брошь.
Странно-милы улицы к Массандре,
Сладко-сухи кипарис и кедр,
И обильно пахнет олеандром
С летней сцены рвущийся концерт.
Где грохочет радугами пена,
Вестница веселых летних бурь,
Туфлей тычет знаменитый тенор
Из качалки в вечную лазурь.
Были в Ялте и свои кумиры:
Там, косясь на запад и восток,
Богатейший из земных эмиров
Вывел свой сомнительный чертог.
А под ним сорокалетний Чехов,
От недуга прячась по весне,
Мутной сетью горечи и смеха
Моросил сквозь тонкое пенсне.
Наша Ялта... Огоньки базара
С виноградом, шашлыком и тьмой.
Я в тот вечер на фелюге старой
Отбыл в Феодосию, домой,
Поручив тебя автомобилю,
Ветру, ночи, юности, судьбе...
Мчась из мест, где кратко мы любили,
В край эдемский, горестный тебе...
ВЛАДИМИР НАРБУТ
КРЫМ
Кипарис - не дерево:
Человечек вдовый.
Сколько ни вымеривай
Моря, - хватит вдоволь.
Камни стали хрупкими,
Кисленьким - вино.
Ялтами, Алупками
Все заселено.
***
Хоть в Ялте крокусы еще не зацвели,
В горах фиалками леса благоухали
И в горы далеко с тобою мы пошли.
Последний снег белел над Учан-Су вдали;
Залив у наших ног синей был синей стали;
Дул свежий ветер, - волновал леса
И взбил тебе так мило волоса!
Нам было хорошо, и мы не говорили:
Да и к чему слова!., о, крепко мы любили!
Ты помнишь ли тот день? Таких лазурных дней
Не видит север наш холодный и ненастный.
Весна прелестна там под мягкой синевой,
Как очи русых дев, сребристо-голубой;
Но старца дочь она и плод любви бесстрастной.
Ее, почти без солнца и без нег,
Не теплый дождь родит, а талый снег.
А наше счастие? оно ль не роза юга?
Не там, не там, - а здесь мы поняли друг друга.
СЕРГЕЙ ШЕРВИНСКИЙ
***
В общем Ялта вся похожа чем-то
На романсы Блейхмана. И все ж
Ялта - самый настоящий жемчуг,
Вставленный в купеческую брошь.
Странно-милы улицы к Массандре,
Сладко-сухи кипарис и кедр,
И обильно пахнет олеандром
С летней сцены рвущийся концерт.
Где грохочет радугами пена,
Вестница веселых летних бурь,
Туфлей тычет знаменитый тенор
Из качалки в вечную лазурь.
Были в Ялте и свои кумиры:
Там, косясь на запад и восток,
Богатейший из земных эмиров
Вывел свой сомнительный чертог.
А под ним сорокалетний Чехов,
От недуга прячась по весне,
Мутной сетью горечи и смеха
Моросил сквозь тонкое пенсне.
Наша Ялта... Огоньки базара
С виноградом, шашлыком и тьмой.
Я в тот вечер на фелюге старой
Отбыл в Феодосию, домой,
Поручив тебя автомобилю,
Ветру, ночи, юности, судьбе...
Мчась из мест, где кратко мы любили,
В край эдемский, горестный тебе...
ВЛАДИМИР НАРБУТ
КРЫМ
Кипарис - не дерево:
Человечек вдовый.
Сколько ни вымеривай
Моря, - хватит вдоволь.
Камни стали хрупкими,
Кисленьким - вино.
Ялтами, Алупками
Все заселено.
ЧЕХОВ
А Ялта, а Ялта ночью: зажженная елка,
Неприбранная шкатулка, эмалевый приз!..
Побудьте со мной, упрямый мальчишка — креолка:
По линиям звезд гадает О нас кипарис.
Он Чехова помнит. В срубленной наголо бурке
Обхаживает его особняк — На столбах.
Чуть к ордену ленту (...спектром...), запустят в окурки
Азот, водород,— Клевать начинает колпак.
Ланцетом наносят оспу москиты в предплечье,
Чтоб, яд отряхая, высыпал просом нарзан,
В то время, как птица колоратурой овечьей
"(...Сопрано...) (Кулик?) —Усните!— По нашим глазам...
Побудьте со мной, явившаяся на раскопки
Затерянных вилл, ворот, городищ и сердец!:
Не варвары — мы, тем более мы в гороскопе,
Сквозь шель, обнаружим темной Тавриды багрец.
...Горел кипарис в горах, кипарисово пламя,
Кося, залупил свистящий белок жеребца.
Когда, сторонясь погони, повисла над Вами
С раздвоенною губой человеко-овца.
В спектральном аду старуха-служанка кричала,
Сверкала Горгоной, билась: — На помощь! На по...
— Не я ли тут, Ялта (Стража у свай, у причала),
К моей госпоже — стремглав (...В тартарары...) тропой!
Оружие! Полночь... Обморок, бледный и гулкий,—
И Ваша улыбка... Где он, овечий храбрец?
Алмазы, рубины в грохнувшей наземь шкатулке,
Копытами въехав, Раненый рыл жеребец.
Вы склонны не верить,— выдумка!— Мой археолог,
Что был гороскоп: Тавриде и варварам — смерть...
А Крым? Кипарис? А звезды? А клятва креолки,
Грозящей в конце пучком фиолетовых черт?
Среди ювелиров, знаю, не буду и сотым,
Но первым согну хребет: к просяному зерну.
Здесь каждый булыжник пахнет смолой, креозотом:
Его особняк, пойдемте, и я озирну.
Кидается с лаем в ноги и ластится цуцка.
Столбы, телескоп. И нет никого, ни души.
Лишь небо в алмазах (...Компас...) Над нашей Аутской:
Корабль, за стеклом — чернильница, карандаши...
Не та это, нет (что с дерева щелкает), шишка:
К зиме отвердеет, елочным став, колобок.
Другою и Вы, креолка, опасный мальчишка,
В страницы уткнетесь: с вымыслом жить бок о бок.
Когда ж в перегаре фраунгоферовых линий
(Сквозь щель меж хрящами) тонко зальется двойник,—
Вы самой приятной, умной его героиней
Проникните в сердце: лирик к поэту проник.
Зима. Маскарад. И в цирке, копытами въехав
В эстраду, кивает женским эспри буцефал...
Алмазная точка, ус недокрученный: Чехов...
Над Ялтой один (...как памятник...) заночевал!
Зимой и в трамвае обледенеет креолка:
Домой, — не довольно ль ветреных, радужных клятв?..
По компасу вводит нас — в тридесятое! — Елка:
Светло от морщин, и в зеркале — докторский взгляд...
БОРИС ПОПЛАВСКИЙ
УХОД ИЗ ЯЛТЫ
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
Был на реку похож шоссейный путь.
Шумел плакат над мокрым павильоном.
Прохожий низко голову на грудь
Склонял в аллее, все еще зеленой.
Там над высоким молом белый пар
Взлетал, клубясь, и падал в океане,
Где над скалой на башне черный шар
Предупреждал суда об урагане.
Над падалью, крича, носились галки,
Борясь с погодой, предвещали зиму.
Волна с разбега от прибрежной гальки
Влетала пылью в окна магазинов.
Все было заперто, скамейки пустовали,
Пронзительно газетчик возглашал.
На холоде высоко трубы врали
И дальний выстрел горы оглашал.
Все было сном. Рассвет недалеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон
И будем вместе вторить как попало.
Мы поняли, мы победили зло, ,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг,
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы, чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про жалость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз священник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был суров, высок.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки..
Кто знал тогда... Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье...
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастье.
САМУИЛ МАРШАК
ЯЛТА
Вот набережной полукруг
И городок многоэтажный,
Глядящий весело на юг,
И гул морской, и ветер влажный.
И винограда желтизна
На горном склоне каменистом, -
Все, как в былые времена,
Когда я был здесь гимназистом,
Когда сюда я приезжал
В конце своих каникул летних
И в белой Ялте замечал
Одних четырнадцатилетних.
Здесь на верандах легких дач
Сидел народ больной и тихий,
А по дорогам мчались вскачь
Проводники и щеголихи.
Я видел Ялту в том году,
Когда ее покинул Чехов.
Осиротевший дом в саду
Я увидал, сюда приехав.
Белеет стройный этот дом
Над южной улицею узкой,
Но кажется, что воздух в нем
Не здешний - северный и русский.
И кажется, что не дыша
Прошло здесь пять десятилетий,
Не сдвинув и карандаша
В его рабочем кабинете.
Он умер, и его уход
Был прошлого последней датой...
Пришел на смену новый год -
Столетья нынешнего пятый.
И тихий ялтинский курорт
Забушевал, как вся Россия.
И Ялтой оказался порт,
Суда морские, мастерские.
Идет народ по мостовой.
Осенний ветер треплет знамя.
И "Варшавянку" вместе с нами
Поет у пристани прибой.
БОРИС КОТОВ
НА ДАРСАНЕ
Мне говорят — «Дарсан», и я смотрю с волненьем
На светлый профиль сказочной горы.
Каких цветов здесь радует горенье?
Какой здесь клад неведомый зарыт?
Ночуют на плечах Дарсана грозы,
Спит тишина, задумчивость храня.
И бродят непричесанные козы
В обветренных, облизанных камнях.
Огни цветов мне просятся в ладони,
Ползет к ногам широкая трава...
И... «Розпрягайте, хлопци, коней
Та й лягайте спочивать»...
Откуда взяться этой песне в горах?
Ее в Донбассе напевал я сам!
И что за люди, с песенным задором
Штурмующие солнечный Дарсан?
И, не успев в волненье удивиться,
Я тоже улыбаюсь и пою.
По бронзовым и вдохновенным лицам,
По песне, без конца готовой литься,
Я земляков-шахтеров узнаю.
Так вот в чем тайна старого Дарсана!
Ее не в зелени берег апрель:
Он мне друзей на горную поляну
Привел сюда, за тридевять земель.
И песнею, как дружбою, согреты,
Мы вниз идем в расплавленный закат.
Воркует море. И ко мне с приветом
Протянута знакомая рука.
ЮЛИЯ ДРУНИНА
ЯЛТА ЧЕХОВА
Брожу по набережной снова.
Грустит на рейде теплоход.
И прелесть улочек портовых
Вновь за душу меня берет.
Прохладно, солнечно и тихо.
Ай-Петри в скудном серебре.
Нет, не курортною франтихой
Бывает Ялта в январе.
Она совсем не та, что летом -
Скромна, приветлива, проста.
И сердце мне сжимает эта
Застенчивая красота.
И вижу я все чаще, чаще,
В музейный забредая сад,
Бородку клином, плащ летящий,
Из-под пенсне усталый взгляд.
СЕРГЕЙ СМИРНОВ
ЯЛТИНСКИЕ ДВОРИКИ
Я люблю эти дворики Ялты, в которых
Не растет опаленная зноем трава,
Но зато виноградник лежит на опорах,
Наливаются сливы, инжир и айва.
Я люблю эти дворики - в камне и глине,
Где почетная старость встречает закат,
Где - веревки с бельем, где - цветенье глициний,
Где - все запахи кухни и пенье цикад.
Я люблю эти дворики - с гладью скамеек,
Со свиданьями в тесном и чистом саду,
С обстановкой, где тайна царить не умеет,
Ибо каждая тайна - у всех на виду.
Я люблю эти дворики - в розах и каннах,
Я живыми глазами их окон согрет.
Я люблю... Ведь какой-то из них, безымянных,
Был мне двориком самых младенческих лет.
ЯЛТА
Ялта, Ялта... тихий город лета.
Где-то здесь мой первый отчий дом.
Я родился в Ялте, и про это
Говорится в паспорте моем.
Но отсюда, чуть не с колыбели,
Увезли меня, и надо мной
Небеса другие голубели,
И забыл я город мой родной.
Я забыл, как мчатся волны с моря,
Как летит с окрестных гор вода.
Лишь по карте или в разговоре
Иногда заглядывал сюда.
А теперь, огромный путь проделав,
Я опять над морем. И оно
Никаких не ведает пределов
И пьянит, как пенное вино.
И, сюда придя или приехав,
Каждый путник делает привал,
Где когда-то сам писатель Чехов
Разные болезни врачевал.
От морского грохота и гвалта
Я ушел туда, где Учан-Су.
И тогда мне тихий город Ялта
Показала всю свою красу.
Появилась ветреница тучка,
Озарилась солнцем на лету.
Подошла ко мне, и мы под ручку
С ней прошлись по горному хребту.
Мне орлы кивали головами.
Ветер дул, прическу вороша.
Нет, всего не выразишь словами,
До чего ты, Ялта, хороша!
Пусть меня опять дорога манит,
Слышишь, Ялта, повторяю, пусть!
Мне тебя ничто не затуманит.
Я тебя запомнил наизусть.
И своим приятелям бывалым
Расскажу, как встретились с тобой,
Как соленым, как девятым валом
Мне навстречу бросился прибой.
И пускай увижу всю планету,
Я одно как должное приму —
Что нигде такой вот Ялты нету,
Ты одна. И ждешь меня в Крыму!
ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ
ДОРОГА НА ЯЛТУ
Померк за спиною вагонный пейзаж.
В сиянье лучей золотящих
заправлен автобус, запрятан багаж
в пыльный багажный ящик.
Пошире теперь раскрывай глаза.
Здесь все для тебя: от земли до небес.
Справа - почти одни чудеса,
слева - никак не меньше чудес.
Ручьи, виноградники, петли дорог,
увитые снегом крутые отроги,
пустынные склоны, отлогие скаты -
все без исключения, честное слово! -
частью - до отвращенья лилово,
а частью - так себе, лиловато.
За поворотом - другой поворот.
Стоят деревья различных пород.
А мы вот - неутомимо,
сначала под солнцем, потом в полумгле -
летим по кремнистой крымской земле,
стремнин и строений мимо.
И, как завершены;, внизу, в глубине,
под звездным небом апреля,
по берегу моря - вечерних огней
рассыпанное ожерелье.
Никак не пойму, хоть велик интерес,
сущность явления: вроде
звезды на землю сошли с небес,
а может - огни в небеса уходят.
Меж дивных красот - оглушенный - качу,
да быстро приелась фантазия:
хочу от искусства, от жизни хочу
побольше разнообразия.
А впрочем - и так хорошо в Крыму:
апрельская ночь в голубом дыму,
гора - в ледяной короне.
Таким величием он велик,
что я бы совсем перед ним поник,
да выручила ирония.
АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН
ЯЛТА
В белом небе стыли кипарисы,
И желтели дальние хребты,
И качали сосны, словно лисы,
Длинные пушистые хвосты.
Осыпая серебринки смеха
С мокрых листьев в сонную траву,
Горное стремительное эхо
Повторяло нежное: "Ау!.."
А сегодня чище и стеклянней
Брызги на пустынных пристанях.
Солнечный туман воспоминаний
Пеной оседает на камнях.
Позабылись радости и горе -
Только волны катятся, звеня.
И глаза - две теплых капли моря -
Из тумана смотрят на меня.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ
Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь - и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".
Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".
Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюки.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо.
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
ЭЛЕГИЯ
Стукнул по карману - не звенит.
Стукнул по другому - не слыхать.
В тихий свой, таинственный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Но очнусь и выйду за порог
И пойду на ветер, на откос
О печали пройденных дорог
Шелестеть остатками волос.
Память отбивается от рук,
Молодость уходит из-под ног,
Солнышко описывает круг -
Жизненный отсчитывает срок.
Стукну по карману - не звенит.
Стукну по другому - не слыхать.
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать.
ВЛАДИМИР СОКОЛОВ
БАРЕЛЬЕФ
То было над Ялтой,
В чуть призрачном доме,
Где плыл из окна
Полумрак-полусвет.
Меня в полузрении
И в полудреме
Там резкий тогда
Посетил силуэт.
Получше хотелось
К нему приглядеться.
Он звал за Москву,
За Кубань, за Дарьял.
Он маялся тем,
Что потеряно сердце,
И тем, что давно
Он его потерял.
- Пойдем, - говорил он, -
Ты должен помочь мне,
Ты знаешь, где сердце,
Ты слышал о том.
Тогда я воскресну
Во всем полномочье
Под этим полночьем,
Под этим дождем.
И ты силуэт, - он сказал, -
Коль вглядеться.
Хотел я ответить,
Чуть-чуть не сказал:
"И я потерял
Свое легкое сердце
Еще до того,
Как его потерял".
- Ты - сердце, - сказал я,
Клонясь к силуэту, -
Ты просто не можешь
Себя потерять.
И он начал таять
Навстречу рассвету.
На чистом листке
Трепетала тетрадь.
И он начал таять,
И он испарился,
Сказав: - Ничего.
Мы еще подождем.
...И только мотался
Султан кипариса
Под мелким осенним
Приморским дождем.
ГЕННАДИЙ АЛЕКСЕЕВ
ЯЛТА
Лестницы, крыши, балконы, веранды,
киоски, вывески, белье на веревках,
парни, девицы, старики, ребятишки,
голуби, чайки, воробьи, вороны,
кошки, собаки, катера, теплоходы,
пинии, платаны, магнолии, кипарисы,
фонари, скамейки, троллейбусы, такси,
персики, сливы, арбузы, помидоры -
все смешалось
в подоле у большого
синего моря.
Запускаю руку в подол
и вытаскиваю из него
то румяный лохматый персик
с зеленым листочком,
то желтый спасательный катер
с флажком на корме,
то круглую шишку кипариса
с удивительным запахом,
то старинный деревянный балкон
с затейливой резьбой,
то юную красавицу
в прозрачном комбинезончике
и туфлях на тончайшем
высоком каблуке -
словом,
что попадется.
Вчера попался цветок магнолии.
Долго рассматривал в восхищении
его фарфоровые лепестки.
ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ
ЯЛТИНСКИЙ ДОМИК
Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой.
вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,
как мне ни странно и как ни печально, увы, '
старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.
Годы проходят, и, как говорится, — сик транзит
глория мунди,—и все-таки это нас дразнят.
Годы куда-то уносятся, чайки летят.
Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.
Грустная желтая лампа в окне мезонина.
Чай на веранде, вечерних теней мешанина.
Белые бабочки вьются над желтым огнем
Дом заколочен, и все позабыли о нем
Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.
Мы еще будем когда-то, но мы уже были.
Письма на полке пылятся—забыли прочесть,
Мы уже были когда-то, но мы еще есть.
Пахнет грозою, в погоде видна перемена.
Это ружье еще выстрелит — о, непременно!
Съедутся гости, покинутый дом оживет,
Маятник медный качнется, струна запоет.
Дышит в саду запустелом ночная прохлада.
Мы старомодны, как запах вишневою сада.
Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.
Мы уже были, но мы еще будем потом.
Старые ружья на выцветших, старых обоях.
Двое идут по аллее — мне жаль их обоих.
Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.
Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.
МАРК КАБАКОВ
ЯЛТА. СЕНТЯБРЬ
В постылый день мы вспомним Ялту,
Кафе и белый теплоход,
Непозволительную клятву
Опять собраться через год...
Ах, сколько клятв таких звучало
У кромки моря и вдали!
Но уходили от причала
И пропадали корабли...
СЕРГЕЙ НОВИКОВ
ЗИМА В ЯЛТЕ
Когда над морем снегопад, -
Все восклицанья - невпопад.
И все сравнения - не в счет,
Когда над морем снег идет.
И мы молчим с тобой, боясь
Нарушить голосом своим
Небес торжественную связь
С накатом волн береговым.
А чайки хрпилые в орту,
От удивленья ошалев,
Буксирчику спешат вослед
И снег хватают на лету.
***
Мы в Ялте сойдемся промозглой,
где, косо раздвинув туман,
системой ветвей кровеносной
полнеба объемлет платан.
За стеклами - свет позлащенный,
На улице - хлад до костей...
Буфетчица с кошкой ученой
приветит продрогших гостей.
Мы спутаем время - не место,
Стекляшка забытая, -ах!-
чтоб снова прекрасно и тесно
толпиться в твоих зеркалах.
Всего-то полшага и через
какой-то дремотный порог,
чтоб снова таинственный херес
мерцал на столе, как цветок.
Чтоб снова усильем зеркальным
Собрать в неминуемый круг
Навечно! - рисунком наскальным
Невечных друзей и подруг.
Отсюда сквозь ветер и воду
пространства дождливого сплошь,
скажи, ты из них хоть кого-то
за дальним столом узнаешь?
И, если узнаешь, - печально
запомни, пока не смела
буфетчица с мути зеркальной
их лица, как пыль со стекла.
ЕВГЕНИЙ РЕЙН
МУЗЫКА ЖИЗНИ
Музыка жизни - море мазута,
ялтинский пляж под навалом прибоя.
Музыка жизни - чужая каюта...
Дай же мне честное слово, прямое,'
что не оставишь меня на причале,
вложишь мне в губы последнее слово.
Пусть радиола поет за плечами,
ты на любые заносы готова.
Флейты и трубы над черным рассудком
Черного моря и смертного часа -
этим последним безрадостным суткам,
видно, настала минута начаться.
Белый прожектор гуляет по лицам
всех, кто умрет и утонет сегодня,
музыка жизни, понятная птицам,
ты в черноморскую полночь свободна.
Бьются бокалы, и падают трапы,
из "Ореанды" доносится танго,
музыка жизни, возьми меня в лапы,
дай кислородный баллон акваланга.
Что там "Титаник" и что там "Нахимов"?
Мы доберемся с тобою до брега,
этот спасательный пояс накинув,
и по пути подберем человека.
В зубы вольем ему чистого спирта,
выльем на душу "Прощанье славянки",
музыка жизни - победа, обида,
дай мне забвенья на траурной пьянке.
Слышу, что катит мне бочку Бетховен,
Скрябин по клавишам бьет у окраин,
вышли спасательный плот мне из бревен,
старых органов, разбитых о камень.
Тонут и тонут твои пароходы,
падают мачты при полном оркестре,
через соленую смертную воду
пой мне, как раньше, люби, как и прежде.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
ВОСПОМИНАНИЕ О ЯЛТЕ
В тот день случился праздник на земле.
Для ликованья все ушли из дома,
оставив мне два фонаря во мгле
по сторонам глухого водоема.
Еще и тем был сон воды храним,
что, намертво рожден из алебастра,
над ним то ль нетопырь, то ль херувим
улыбкой слабоумной улыбался.
Мы были с ним недальняя родня —
среди насмешек и неодобренья
он нежно передразнивал меня
значеньем губ и тщетностью паренья.
Внизу, в порту, в ту пору и всегда,
неизлечимо и неугасимо
пульсировала бледная звезда,
чтоб звать суда и пропускать их мимо.
Любовью жегся и любви учил
вид полночи. Я заново дивилась
неистовству, с которым на мужчин
и женщин человечество делилось.
И в час, когда Луна во всей красе
так припекала, что зрачок слезился,
мне так хотелось быть живой, как все,
иль вовсе мертвой, как дитя из гипса.
В удобном сходстве с прочими людьми
не сводничать чернилам и бумаге,
а над великим пустяком любви
бесхитростно расплакаться в овраге.
Так я сидела — при звезде в окне,
при скорбной лампе, при цветке в стакане.
И безутешно ластилось ко мне
причастий шелестящих пресмыканье.
БОРИС РОМАНОВ
ХОЛМ ПОЛИКУРА
Где ввысь не взглянуть без прищура
слепит крутизной небосвод,
застроенный холм Поликура
легко колокольню несет.
Молчит ее звонница ныне,
внимая залетным ветрам,
венчая - зеленый и синий -
природы сверкающий храм.
А мы поднимались по склону,
по улице узкой, кривой,
шагали зеленоколонной,
в рядах кипарисов, тропой.
Глядели в просторное море,
и взгляд стал безбрежен и пуст -
ни радости светлой, ни горя.
И с нами молчал Златоуст.
Старинным кладбищем бродили.
Вдыхали духмяный чебрец.
Предчувствия нам не теснили
наивно счастливых сердец.
Пройдясь по столетнему парку,
мы к морю спускались опять,
и волны, катавшие гальку,
никак не хотели молчать.
А снизу все мельче невольней,
вон холм - среди гор бугорок:
Стемнело, и на колокольне
электрик прожектор зажег.
ВЯЧЕСЛАВ ЕГИАЗАРОВ
ЯЛТИНСКИЙ ПЛАТАН
Мы шли по набережной слепо
И обмерли - был в двух шагах
Платан огромный, словно небо,
И звезды путались в ветвях.
Вращалась крона, точно глобус
С меридианами ветвей,
И ливадийский наш автобус
Ушел со спутницей моей.
Музыка в скверике играла,
Всплывали шутки, смех ,слова.
Свой свет луна в листву вплетала,
В ней образуя кружева.
Резные листья с ней шептались,
И низко-низко надо мной
Сережки-шарики качались,
Словно планеты над яйлой.
И я шептал: - Да разве знал ты?
Пиши! Об этом стоит знать!
Хотя б затем пусть едут в Ялту,
Чтоб это чудо увидать!
И я стоял под этим чудом,
Прибой о пирс легонько бил.
И я забыл, зачем, откуда
И для чего я здесь бродил.
И я не помню, в трансе словно,
Когда в ту ночь пришел домой,
А только видел ствол огромный,
Державший небо надо мной.
МАРИНА ТАРАСОВА
ЯЛТА
Я не жила в те времена,
когда капризная волна
чугунный парапет слизала
вблизи нарядного курзала,
когда дымов портовых гроздь
напоминала толстый гвоздь.
Я не жила в те времена,
когда холодная луна,
как чаша белого вина,
всю ночь мерцала на окне,
где Чехов в тяжком полусне
лежал лицом к седой стене.
Но вновь язычество дворов,
кармин развешанных ковров
меня уводит вверх по склону,
где на веревках панталоны
надуты, словно паруса.
Люблю простые чудеса!
О, Ялта! Старая Джалита,
волной твоя прическа взбита,
на коже глянцевой твоей
горит монисто кораблей.
Их зов меня лишает сна
в совсем иные времена.
А Ялта, а Ялта ночью: зажженная елка,
Неприбранная шкатулка, эмалевый приз!..
Побудьте со мной, упрямый мальчишка — креолка:
По линиям звезд гадает О нас кипарис.
Он Чехова помнит. В срубленной наголо бурке
Обхаживает его особняк — На столбах.
Чуть к ордену ленту (...спектром...), запустят в окурки
Азот, водород,— Клевать начинает колпак.
Ланцетом наносят оспу москиты в предплечье,
Чтоб, яд отряхая, высыпал просом нарзан,
В то время, как птица колоратурой овечьей
"(...Сопрано...) (Кулик?) —Усните!— По нашим глазам...
Побудьте со мной, явившаяся на раскопки
Затерянных вилл, ворот, городищ и сердец!:
Не варвары — мы, тем более мы в гороскопе,
Сквозь шель, обнаружим темной Тавриды багрец.
...Горел кипарис в горах, кипарисово пламя,
Кося, залупил свистящий белок жеребца.
Когда, сторонясь погони, повисла над Вами
С раздвоенною губой человеко-овца.
В спектральном аду старуха-служанка кричала,
Сверкала Горгоной, билась: — На помощь! На по...
— Не я ли тут, Ялта (Стража у свай, у причала),
К моей госпоже — стремглав (...В тартарары...) тропой!
Оружие! Полночь... Обморок, бледный и гулкий,—
И Ваша улыбка... Где он, овечий храбрец?
Алмазы, рубины в грохнувшей наземь шкатулке,
Копытами въехав, Раненый рыл жеребец.
Вы склонны не верить,— выдумка!— Мой археолог,
Что был гороскоп: Тавриде и варварам — смерть...
А Крым? Кипарис? А звезды? А клятва креолки,
Грозящей в конце пучком фиолетовых черт?
Среди ювелиров, знаю, не буду и сотым,
Но первым согну хребет: к просяному зерну.
Здесь каждый булыжник пахнет смолой, креозотом:
Его особняк, пойдемте, и я озирну.
Кидается с лаем в ноги и ластится цуцка.
Столбы, телескоп. И нет никого, ни души.
Лишь небо в алмазах (...Компас...) Над нашей Аутской:
Корабль, за стеклом — чернильница, карандаши...
Не та это, нет (что с дерева щелкает), шишка:
К зиме отвердеет, елочным став, колобок.
Другою и Вы, креолка, опасный мальчишка,
В страницы уткнетесь: с вымыслом жить бок о бок.
Когда ж в перегаре фраунгоферовых линий
(Сквозь щель меж хрящами) тонко зальется двойник,—
Вы самой приятной, умной его героиней
Проникните в сердце: лирик к поэту проник.
Зима. Маскарад. И в цирке, копытами въехав
В эстраду, кивает женским эспри буцефал...
Алмазная точка, ус недокрученный: Чехов...
Над Ялтой один (...как памятник...) заночевал!
Зимой и в трамвае обледенеет креолка:
Домой, — не довольно ль ветреных, радужных клятв?..
По компасу вводит нас — в тридесятое! — Елка:
Светло от морщин, и в зеркале — докторский взгляд...
БОРИС ПОПЛАВСКИЙ
УХОД ИЗ ЯЛТЫ
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
Был на реку похож шоссейный путь.
Шумел плакат над мокрым павильоном.
Прохожий низко голову на грудь
Склонял в аллее, все еще зеленой.
Там над высоким молом белый пар
Взлетал, клубясь, и падал в океане,
Где над скалой на башне черный шар
Предупреждал суда об урагане.
Над падалью, крича, носились галки,
Борясь с погодой, предвещали зиму.
Волна с разбега от прибрежной гальки
Влетала пылью в окна магазинов.
Все было заперто, скамейки пустовали,
Пронзительно газетчик возглашал.
На холоде высоко трубы врали
И дальний выстрел горы оглашал.
Все было сном. Рассвет недалеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон
И будем вместе вторить как попало.
Мы поняли, мы победили зло, ,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг,
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы, чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про жалость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз священник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был суров, высок.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки..
Кто знал тогда... Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье...
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастье.
САМУИЛ МАРШАК
ЯЛТА
Вот набережной полукруг
И городок многоэтажный,
Глядящий весело на юг,
И гул морской, и ветер влажный.
И винограда желтизна
На горном склоне каменистом, -
Все, как в былые времена,
Когда я был здесь гимназистом,
Когда сюда я приезжал
В конце своих каникул летних
И в белой Ялте замечал
Одних четырнадцатилетних.
Здесь на верандах легких дач
Сидел народ больной и тихий,
А по дорогам мчались вскачь
Проводники и щеголихи.
Я видел Ялту в том году,
Когда ее покинул Чехов.
Осиротевший дом в саду
Я увидал, сюда приехав.
Белеет стройный этот дом
Над южной улицею узкой,
Но кажется, что воздух в нем
Не здешний - северный и русский.
И кажется, что не дыша
Прошло здесь пять десятилетий,
Не сдвинув и карандаша
В его рабочем кабинете.
Он умер, и его уход
Был прошлого последней датой...
Пришел на смену новый год -
Столетья нынешнего пятый.
И тихий ялтинский курорт
Забушевал, как вся Россия.
И Ялтой оказался порт,
Суда морские, мастерские.
Идет народ по мостовой.
Осенний ветер треплет знамя.
И "Варшавянку" вместе с нами
Поет у пристани прибой.
БОРИС КОТОВ
НА ДАРСАНЕ
Мне говорят — «Дарсан», и я смотрю с волненьем
На светлый профиль сказочной горы.
Каких цветов здесь радует горенье?
Какой здесь клад неведомый зарыт?
Ночуют на плечах Дарсана грозы,
Спит тишина, задумчивость храня.
И бродят непричесанные козы
В обветренных, облизанных камнях.
Огни цветов мне просятся в ладони,
Ползет к ногам широкая трава...
И... «Розпрягайте, хлопци, коней
Та й лягайте спочивать»...
Откуда взяться этой песне в горах?
Ее в Донбассе напевал я сам!
И что за люди, с песенным задором
Штурмующие солнечный Дарсан?
И, не успев в волненье удивиться,
Я тоже улыбаюсь и пою.
По бронзовым и вдохновенным лицам,
По песне, без конца готовой литься,
Я земляков-шахтеров узнаю.
Так вот в чем тайна старого Дарсана!
Ее не в зелени берег апрель:
Он мне друзей на горную поляну
Привел сюда, за тридевять земель.
И песнею, как дружбою, согреты,
Мы вниз идем в расплавленный закат.
Воркует море. И ко мне с приветом
Протянута знакомая рука.
ЮЛИЯ ДРУНИНА
ЯЛТА ЧЕХОВА
Брожу по набережной снова.
Грустит на рейде теплоход.
И прелесть улочек портовых
Вновь за душу меня берет.
Прохладно, солнечно и тихо.
Ай-Петри в скудном серебре.
Нет, не курортною франтихой
Бывает Ялта в январе.
Она совсем не та, что летом -
Скромна, приветлива, проста.
И сердце мне сжимает эта
Застенчивая красота.
И вижу я все чаще, чаще,
В музейный забредая сад,
Бородку клином, плащ летящий,
Из-под пенсне усталый взгляд.
СЕРГЕЙ СМИРНОВ
ЯЛТИНСКИЕ ДВОРИКИ
Я люблю эти дворики Ялты, в которых
Не растет опаленная зноем трава,
Но зато виноградник лежит на опорах,
Наливаются сливы, инжир и айва.
Я люблю эти дворики - в камне и глине,
Где почетная старость встречает закат,
Где - веревки с бельем, где - цветенье глициний,
Где - все запахи кухни и пенье цикад.
Я люблю эти дворики - с гладью скамеек,
Со свиданьями в тесном и чистом саду,
С обстановкой, где тайна царить не умеет,
Ибо каждая тайна - у всех на виду.
Я люблю эти дворики - в розах и каннах,
Я живыми глазами их окон согрет.
Я люблю... Ведь какой-то из них, безымянных,
Был мне двориком самых младенческих лет.
ЯЛТА
Ялта, Ялта... тихий город лета.
Где-то здесь мой первый отчий дом.
Я родился в Ялте, и про это
Говорится в паспорте моем.
Но отсюда, чуть не с колыбели,
Увезли меня, и надо мной
Небеса другие голубели,
И забыл я город мой родной.
Я забыл, как мчатся волны с моря,
Как летит с окрестных гор вода.
Лишь по карте или в разговоре
Иногда заглядывал сюда.
А теперь, огромный путь проделав,
Я опять над морем. И оно
Никаких не ведает пределов
И пьянит, как пенное вино.
И, сюда придя или приехав,
Каждый путник делает привал,
Где когда-то сам писатель Чехов
Разные болезни врачевал.
От морского грохота и гвалта
Я ушел туда, где Учан-Су.
И тогда мне тихий город Ялта
Показала всю свою красу.
Появилась ветреница тучка,
Озарилась солнцем на лету.
Подошла ко мне, и мы под ручку
С ней прошлись по горному хребту.
Мне орлы кивали головами.
Ветер дул, прическу вороша.
Нет, всего не выразишь словами,
До чего ты, Ялта, хороша!
Пусть меня опять дорога манит,
Слышишь, Ялта, повторяю, пусть!
Мне тебя ничто не затуманит.
Я тебя запомнил наизусть.
И своим приятелям бывалым
Расскажу, как встретились с тобой,
Как соленым, как девятым валом
Мне навстречу бросился прибой.
И пускай увижу всю планету,
Я одно как должное приму —
Что нигде такой вот Ялты нету,
Ты одна. И ждешь меня в Крыму!
ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ
ДОРОГА НА ЯЛТУ
Померк за спиною вагонный пейзаж.
В сиянье лучей золотящих
заправлен автобус, запрятан багаж
в пыльный багажный ящик.
Пошире теперь раскрывай глаза.
Здесь все для тебя: от земли до небес.
Справа - почти одни чудеса,
слева - никак не меньше чудес.
Ручьи, виноградники, петли дорог,
увитые снегом крутые отроги,
пустынные склоны, отлогие скаты -
все без исключения, честное слово! -
частью - до отвращенья лилово,
а частью - так себе, лиловато.
За поворотом - другой поворот.
Стоят деревья различных пород.
А мы вот - неутомимо,
сначала под солнцем, потом в полумгле -
летим по кремнистой крымской земле,
стремнин и строений мимо.
И, как завершены;, внизу, в глубине,
под звездным небом апреля,
по берегу моря - вечерних огней
рассыпанное ожерелье.
Никак не пойму, хоть велик интерес,
сущность явления: вроде
звезды на землю сошли с небес,
а может - огни в небеса уходят.
Меж дивных красот - оглушенный - качу,
да быстро приелась фантазия:
хочу от искусства, от жизни хочу
побольше разнообразия.
А впрочем - и так хорошо в Крыму:
апрельская ночь в голубом дыму,
гора - в ледяной короне.
Таким величием он велик,
что я бы совсем перед ним поник,
да выручила ирония.
АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН
ЯЛТА
В белом небе стыли кипарисы,
И желтели дальние хребты,
И качали сосны, словно лисы,
Длинные пушистые хвосты.
Осыпая серебринки смеха
С мокрых листьев в сонную траву,
Горное стремительное эхо
Повторяло нежное: "Ау!.."
А сегодня чище и стеклянней
Брызги на пустынных пристанях.
Солнечный туман воспоминаний
Пеной оседает на камнях.
Позабылись радости и горе -
Только волны катятся, звеня.
И глаза - две теплых капли моря -
Из тумана смотрят на меня.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ
Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь - и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".
Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".
Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
дает круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюки.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо.
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
ЭЛЕГИЯ
Стукнул по карману - не звенит.
Стукнул по другому - не слыхать.
В тихий свой, таинственный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Но очнусь и выйду за порог
И пойду на ветер, на откос
О печали пройденных дорог
Шелестеть остатками волос.
Память отбивается от рук,
Молодость уходит из-под ног,
Солнышко описывает круг -
Жизненный отсчитывает срок.
Стукну по карману - не звенит.
Стукну по другому - не слыхать.
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать.
ВЛАДИМИР СОКОЛОВ
БАРЕЛЬЕФ
То было над Ялтой,
В чуть призрачном доме,
Где плыл из окна
Полумрак-полусвет.
Меня в полузрении
И в полудреме
Там резкий тогда
Посетил силуэт.
Получше хотелось
К нему приглядеться.
Он звал за Москву,
За Кубань, за Дарьял.
Он маялся тем,
Что потеряно сердце,
И тем, что давно
Он его потерял.
- Пойдем, - говорил он, -
Ты должен помочь мне,
Ты знаешь, где сердце,
Ты слышал о том.
Тогда я воскресну
Во всем полномочье
Под этим полночьем,
Под этим дождем.
И ты силуэт, - он сказал, -
Коль вглядеться.
Хотел я ответить,
Чуть-чуть не сказал:
"И я потерял
Свое легкое сердце
Еще до того,
Как его потерял".
- Ты - сердце, - сказал я,
Клонясь к силуэту, -
Ты просто не можешь
Себя потерять.
И он начал таять
Навстречу рассвету.
На чистом листке
Трепетала тетрадь.
И он начал таять,
И он испарился,
Сказав: - Ничего.
Мы еще подождем.
...И только мотался
Султан кипариса
Под мелким осенним
Приморским дождем.
ГЕННАДИЙ АЛЕКСЕЕВ
ЯЛТА
Лестницы, крыши, балконы, веранды,
киоски, вывески, белье на веревках,
парни, девицы, старики, ребятишки,
голуби, чайки, воробьи, вороны,
кошки, собаки, катера, теплоходы,
пинии, платаны, магнолии, кипарисы,
фонари, скамейки, троллейбусы, такси,
персики, сливы, арбузы, помидоры -
все смешалось
в подоле у большого
синего моря.
Запускаю руку в подол
и вытаскиваю из него
то румяный лохматый персик
с зеленым листочком,
то желтый спасательный катер
с флажком на корме,
то круглую шишку кипариса
с удивительным запахом,
то старинный деревянный балкон
с затейливой резьбой,
то юную красавицу
в прозрачном комбинезончике
и туфлях на тончайшем
высоком каблуке -
словом,
что попадется.
Вчера попался цветок магнолии.
Долго рассматривал в восхищении
его фарфоровые лепестки.
ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ
ЯЛТИНСКИЙ ДОМИК
Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой.
вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,
как мне ни странно и как ни печально, увы, '
старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.
Годы проходят, и, как говорится, — сик транзит
глория мунди,—и все-таки это нас дразнят.
Годы куда-то уносятся, чайки летят.
Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.
Грустная желтая лампа в окне мезонина.
Чай на веранде, вечерних теней мешанина.
Белые бабочки вьются над желтым огнем
Дом заколочен, и все позабыли о нем
Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.
Мы еще будем когда-то, но мы уже были.
Письма на полке пылятся—забыли прочесть,
Мы уже были когда-то, но мы еще есть.
Пахнет грозою, в погоде видна перемена.
Это ружье еще выстрелит — о, непременно!
Съедутся гости, покинутый дом оживет,
Маятник медный качнется, струна запоет.
Дышит в саду запустелом ночная прохлада.
Мы старомодны, как запах вишневою сада.
Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.
Мы уже были, но мы еще будем потом.
Старые ружья на выцветших, старых обоях.
Двое идут по аллее — мне жаль их обоих.
Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.
Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.
МАРК КАБАКОВ
ЯЛТА. СЕНТЯБРЬ
В постылый день мы вспомним Ялту,
Кафе и белый теплоход,
Непозволительную клятву
Опять собраться через год...
Ах, сколько клятв таких звучало
У кромки моря и вдали!
Но уходили от причала
И пропадали корабли...
СЕРГЕЙ НОВИКОВ
ЗИМА В ЯЛТЕ
Когда над морем снегопад, -
Все восклицанья - невпопад.
И все сравнения - не в счет,
Когда над морем снег идет.
И мы молчим с тобой, боясь
Нарушить голосом своим
Небес торжественную связь
С накатом волн береговым.
А чайки хрпилые в орту,
От удивленья ошалев,
Буксирчику спешат вослед
И снег хватают на лету.
***
Мы в Ялте сойдемся промозглой,
где, косо раздвинув туман,
системой ветвей кровеносной
полнеба объемлет платан.
За стеклами - свет позлащенный,
На улице - хлад до костей...
Буфетчица с кошкой ученой
приветит продрогших гостей.
Мы спутаем время - не место,
Стекляшка забытая, -ах!-
чтоб снова прекрасно и тесно
толпиться в твоих зеркалах.
Всего-то полшага и через
какой-то дремотный порог,
чтоб снова таинственный херес
мерцал на столе, как цветок.
Чтоб снова усильем зеркальным
Собрать в неминуемый круг
Навечно! - рисунком наскальным
Невечных друзей и подруг.
Отсюда сквозь ветер и воду
пространства дождливого сплошь,
скажи, ты из них хоть кого-то
за дальним столом узнаешь?
И, если узнаешь, - печально
запомни, пока не смела
буфетчица с мути зеркальной
их лица, как пыль со стекла.
ЕВГЕНИЙ РЕЙН
МУЗЫКА ЖИЗНИ
Музыка жизни - море мазута,
ялтинский пляж под навалом прибоя.
Музыка жизни - чужая каюта...
Дай же мне честное слово, прямое,'
что не оставишь меня на причале,
вложишь мне в губы последнее слово.
Пусть радиола поет за плечами,
ты на любые заносы готова.
Флейты и трубы над черным рассудком
Черного моря и смертного часа -
этим последним безрадостным суткам,
видно, настала минута начаться.
Белый прожектор гуляет по лицам
всех, кто умрет и утонет сегодня,
музыка жизни, понятная птицам,
ты в черноморскую полночь свободна.
Бьются бокалы, и падают трапы,
из "Ореанды" доносится танго,
музыка жизни, возьми меня в лапы,
дай кислородный баллон акваланга.
Что там "Титаник" и что там "Нахимов"?
Мы доберемся с тобою до брега,
этот спасательный пояс накинув,
и по пути подберем человека.
В зубы вольем ему чистого спирта,
выльем на душу "Прощанье славянки",
музыка жизни - победа, обида,
дай мне забвенья на траурной пьянке.
Слышу, что катит мне бочку Бетховен,
Скрябин по клавишам бьет у окраин,
вышли спасательный плот мне из бревен,
старых органов, разбитых о камень.
Тонут и тонут твои пароходы,
падают мачты при полном оркестре,
через соленую смертную воду
пой мне, как раньше, люби, как и прежде.
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
ВОСПОМИНАНИЕ О ЯЛТЕ
В тот день случился праздник на земле.
Для ликованья все ушли из дома,
оставив мне два фонаря во мгле
по сторонам глухого водоема.
Еще и тем был сон воды храним,
что, намертво рожден из алебастра,
над ним то ль нетопырь, то ль херувим
улыбкой слабоумной улыбался.
Мы были с ним недальняя родня —
среди насмешек и неодобренья
он нежно передразнивал меня
значеньем губ и тщетностью паренья.
Внизу, в порту, в ту пору и всегда,
неизлечимо и неугасимо
пульсировала бледная звезда,
чтоб звать суда и пропускать их мимо.
Любовью жегся и любви учил
вид полночи. Я заново дивилась
неистовству, с которым на мужчин
и женщин человечество делилось.
И в час, когда Луна во всей красе
так припекала, что зрачок слезился,
мне так хотелось быть живой, как все,
иль вовсе мертвой, как дитя из гипса.
В удобном сходстве с прочими людьми
не сводничать чернилам и бумаге,
а над великим пустяком любви
бесхитростно расплакаться в овраге.
Так я сидела — при звезде в окне,
при скорбной лампе, при цветке в стакане.
И безутешно ластилось ко мне
причастий шелестящих пресмыканье.
БОРИС РОМАНОВ
ХОЛМ ПОЛИКУРА
Где ввысь не взглянуть без прищура
слепит крутизной небосвод,
застроенный холм Поликура
легко колокольню несет.
Молчит ее звонница ныне,
внимая залетным ветрам,
венчая - зеленый и синий -
природы сверкающий храм.
А мы поднимались по склону,
по улице узкой, кривой,
шагали зеленоколонной,
в рядах кипарисов, тропой.
Глядели в просторное море,
и взгляд стал безбрежен и пуст -
ни радости светлой, ни горя.
И с нами молчал Златоуст.
Старинным кладбищем бродили.
Вдыхали духмяный чебрец.
Предчувствия нам не теснили
наивно счастливых сердец.
Пройдясь по столетнему парку,
мы к морю спускались опять,
и волны, катавшие гальку,
никак не хотели молчать.
А снизу все мельче невольней,
вон холм - среди гор бугорок:
Стемнело, и на колокольне
электрик прожектор зажег.
ВЯЧЕСЛАВ ЕГИАЗАРОВ
ЯЛТИНСКИЙ ПЛАТАН
Мы шли по набережной слепо
И обмерли - был в двух шагах
Платан огромный, словно небо,
И звезды путались в ветвях.
Вращалась крона, точно глобус
С меридианами ветвей,
И ливадийский наш автобус
Ушел со спутницей моей.
Музыка в скверике играла,
Всплывали шутки, смех ,слова.
Свой свет луна в листву вплетала,
В ней образуя кружева.
Резные листья с ней шептались,
И низко-низко надо мной
Сережки-шарики качались,
Словно планеты над яйлой.
И я шептал: - Да разве знал ты?
Пиши! Об этом стоит знать!
Хотя б затем пусть едут в Ялту,
Чтоб это чудо увидать!
И я стоял под этим чудом,
Прибой о пирс легонько бил.
И я забыл, зачем, откуда
И для чего я здесь бродил.
И я не помню, в трансе словно,
Когда в ту ночь пришел домой,
А только видел ствол огромный,
Державший небо надо мной.
МАРИНА ТАРАСОВА
ЯЛТА
Я не жила в те времена,
когда капризная волна
чугунный парапет слизала
вблизи нарядного курзала,
когда дымов портовых гроздь
напоминала толстый гвоздь.
Я не жила в те времена,
когда холодная луна,
как чаша белого вина,
всю ночь мерцала на окне,
где Чехов в тяжком полусне
лежал лицом к седой стене.
Но вновь язычество дворов,
кармин развешанных ковров
меня уводит вверх по склону,
где на веревках панталоны
надуты, словно паруса.
Люблю простые чудеса!
О, Ялта! Старая Джалита,
волной твоя прическа взбита,
на коже глянцевой твоей
горит монисто кораблей.
Их зов меня лишает сна
в совсем иные времена.
, ну бум надеяться что все поэты сейчас наслаждаются отдыхом в Ялте, а потом зимними вечерами будут коротать время на форуме выигрывая в поэтических конкурсах. А пока нам стихи пишут Андроиды 
» Ангары Крым-Севастополь
» Балкон Севастополь
» Эвакуатор Севастополь
» ООО «Стройград» - ремонт кровли, кровля Севастополь (Крым)
» Гидромолот Крым - Севастополь, Симферополь
» Купольный дом Крым - Севастополь. ГСК "Солнечный дом"
» Мебель на заказ Севастополь
» Утепление фасадов Севастополь. "Вертикаль +"